YOI - это лучшее, что случилось в моей виртуальной жизни за год! Кацуки-то наш тот еще монстр, оказывается, тихий-тихий омут, а в нем такие черти, утонешь - не выплывешь. Что-то случилось с Витей еще на прошлогоднем фуршете Гран-при, когда некое пьяное кавайное чудо отбрейкдансило всех лучших парней в округе, потом выдало танец истинного семе на шесте и финальным аккордом потерлось о Никифорова с юным пылающим жаром и неожиданными мечтами-просьбами. А на следующий день чудо это смотрело на него, вдруг, побитым, почти злым щенком, чужими глазами. И там, в глазах этих, такое отчаяние было, разочарование и тоска, что Виктор опешил, потерялся на мгновение. «Эй, веселый страстный, мы же с тобой вчера Танго вместе, ведь мы же Тореодора, и я тебя всего-всего через тонкую рубашку чувствовал...» И забыть бы этого мальчишку странного, выбросить из головы, да своей жизнью заниматься, но именно в сложный период творческого кризиса после чемпионата мира смешливая судьба подкидывает ему ролик с ютубы. Вот же он щенок-волчонок тот загадочный, летает, трепещет и столько жизни в нем, словно бак бензина полный, а у Никифорова бензин на исходе, мотор чихает, чего еще никто не заметил, кроме него самого. Вот и рванул Витя в далекий Хасецу, русские почти все суеверные. «Тренером просил? Ну на тебе счастья по макушку». Виктор должно быть долго голову ломал, правда ли Юри забыл тот сумасшедший фуршет или дурит его. Обнимал, вешался, тискал, халат надевать нарочно забывал, в уши дышал, шептал томно, чтобы разбудить того яркого парня, который в сердце запал, вытащить наружу из неуверенного в себе очкарика. Ох, признайся, Витя, сколько раз ты эту тайную папочку с фотографиями на своем телефоне смотрел на ночь? Это сладкий параллельный пинок-ирония судьбы: лежит японский мальчик в своей спальне и высматривает все глаза на плакаты кумира; лежит этот самый кумир через годы в соседней комнате и высматривает все глаза на фотографии этого мальчика. А это милое четырехглазое чудовище в дремотном тумане вьет себе из Вити веревки уже год, да так, что не продышаться бедному, и до сих пор сам наивно не понимает, что вообще творит. Красиво вьет, не открывая глаз, душу Витину в шибари. Ай, молодца) Ведь вовсе не Виктор тот «коварный соблазнитель, нагрянувший в город и укравший сердце прекрасной дамы», а Кацуки.
Никифоров на берегу моря такие эмоции разом выдает, что «оскар» плачет. Мечтательный, серьезный, определившийся, ироничный, снисходительный, угрожающий и опять мечтательный. Он для себя все давно решил. Золото горит на пальце, шумит прибой под крики чаек и в голове чисто, ясно.
А Плисецкий влюбился. Тихо так, без фейерверков и башенного звона. В подворотне. Любовью-дружбой, той самой, крепче которой нет. Спасенной принцессой запрыгнул в седло гнедого жеребца, считал облака завороженно и выдувало у него из головы все плохие мысли к чертям. Все к чертям. Ведь Отабек ждал его пять лет, и он тот, кто может заставить Юрку улыбаться. Парк Гуэля, отражение солнца в цветной мозаике, ветер путается в пшеничных волосах и рука в руке.